Алексей Сурков - Южный Урал, № 2—3
Дмитрий Наркисович пишет на «злобу дня». Однако репортаж не удовлетворяет его. Да и трибуна «Екатеринбургской недели» очень уж невысока. Пробовал посылать свои очерки в столичные журналы, но регулярно получал отказы. Разница заключалась лишь во времени: из Петербурга присылали раньше, из Москвы — позже. Особенно огорчила неудача с очерком «Старатели». Он путешествовал по журналам второй год. Над ним автор много и упорно работал. Редактор в любезном письме отметил несомненную даровитость автора, но каждая страница рукописи была буквально испещрена замечаниями, уличавшими его в литературной неграмотности. Мамин вспомнил петербургского друга репортера. Тот говорил:
— У вас язык свежий, но необработанный. Если вы хотите знать, что такое хороший стиль, подсчитайте, сколько раз на каждой странице встречается б ы л и к о т о р ы й.
И снова началась кропотливая работа над языком. Боролся Дмитрий Наркисович и с «был», и с «который», и с тяжеловесными семинарскими периодами. С десяти часов утра и до четырех часов дня не вставал он из-за письменного стола, но после неудачи со «Старателями» упал духом.
— Нет у меня таланта! Не стоит работать. Ничего из меня не выйдет.
Однако настало утро, и рука вновь потянулась к перу. Лежали готовыми очерки «Золотуха», «Бойцы», большой рассказ «Мудреная наука», «В худых душах». Но главное место занимала работа над уральским романом. Около десяти лет работал он над ним. Не один раз коренным образом менялось содержание, появлялись новые действующие лица. Соответственно содержанию изменялись и заголовки: «Семья Бахаревых», «Каменный пояс», «Сергей Привалов», «Последний из Приваловых». Из семейно-бытовой хроники роман все более превращался в роман социальный.
Работая над этой вещью, Мамин рос как писатель, мужал и закалялся идейно, обогащал себя знанием жизни. Трудным и медленным, но зато прямым и верным путем шел он в большую литературу.
2Осенью 1881 года Дмитрий Наркисович и Алексеева поехали в Москву. Мамин вез рукописи. Приехав в Москву, они поселились в меблированных комнатах Азанчевской на Кисловке.
Две цели ставил перед собой Дмитрий Наркисович: во-первых, приобрести все же высшее образование, во-вторых, пристроить свои литературные детища.
Вскоре после прибытия он отправился в Московский университет. На просьбу о приеме ему холодно ответили, что он опоздал: прием заявлений прекращен. Причина отказа была явно формальной.
Дмитрий Наркисович вышел из помещения старейшего в России высшего учебного заведения, и взгляд его упал на статую Ломоносова. Он смотрел на памятник этому великому сыну русского народа, человеку огромного ума и воли, и собственная неудача показалась ему смешной и ничтожной.
Мария Якимовна по выражению его лица поняла, что с университетом ничего не вышло.
— Не думай, что на меня подействуют неудачи, — сказал Дмитрий Наркисович. — Они мне придают только больше силы.
И на другой же день он отправился в Петербург. Однако и Петербургский университет отказал в приеме. Осталась одна надежда — на литературу.
Дмитрий Наркисович засел в меблированных комнатах на Кисловке за свой уральский роман. Он был закончен и назывался «Приваловские миллионы». Автор нарисовал в нем «широкую картину подлости» капиталистических хищников и показал крушение народнических иллюзий. Ирбитская ярмарка, деревня Бобровка, Кыштымские заводы, воспоминания о Зотовых и Харитоновых — все нашло отклик в этом монументальном произведении. Автор высказался в нем во весь голос.
Каждый вечер Дмитрий Наркисович садился за работу. Мария Якимовна помогала править. Обсуждали фразу за фразой по всей строгости литературных и грамматических канонов.
Первым рассказом, который удалось пристроить в журнал «Слово», оказался рассказ «Мудреная наука». Однако «Слово» вскоре «ухнуло», и Скабичевский, принявший рукопись, сообщил, что она будет принята во вновь сооруженный журнал «Устои». Кстати, Скабичевский оказался недоволен заглавием и предложил свое — «На рубеже Азии».
Посчастливилось, наконец, и «Старателям»: они были приняты редакцией «Русской мысли», а журнал «Дело» взял два рассказа: «Все мы хлеб едим» и «В камнях». Кроме того, Дмитрию Наркисовичу удалось договориться с редакцией «Русских ведомостей» о целой серии очерков «От Урала до Москвы». Первый из них он тотчас же представил в редакцию.
Обо всем этом Дмитрий Наркисович сообщал в письме к матери:
«Милая мама, ты можешь себе представить мою радость. Десять лет самого упорного и настойчивого труда начинают освещаться первыми лучами успеха, который дорог именно в настоящую минуту по многим причинам. Целый вечер я провел как в лихорадке и едва в состоянии был заснуть».
3Вернувшись на Урал, Мамин целиком отдался уральской теме. Он раздобыл корреспондентский билет для присутствия на втором съезде уральских горнозаводчиков. Он не пропустил ни одного заседания. С трибуны съезда выступали управляющие горными заводами, яростно защищавшие интересы уральских магнатов.
Еще на первом съезде, когда зашел вопрос о причинах истребления невьянских лесов, Котляревский, горный инженер и управитель одного из лучших заводов на Урале, не постыдился заявить, что невьянские леса истреблены… невьянскими сундучниками.
Лесное богатство Урала хищнически эксплоатировалось заводчиками. Они чувствовали себя монополистами, видели за собой поддержку правительства и не стеснялись выпрашивать субсидий.
Вопрос о наделении заводского населения землей являлся одним из самых «проклятых» вопросов уральской жизни.
По этому вопросу выступил управляющий Нижнетагильскими заводами Вальдстедт. Он цинично заявил:
— Пространство около завода должно остаться во владении завода. Нам невыгодно отдавать его населению… Вопрос о земельных угодьях имеет для мастеровых второстепенное значение. Они существуют заводскими работами, а не угодьями.
На трибуне стоял человек с брезгливым выражением лица, с калошеобразной челюстью. И голос у него был резкий, напоминавший клегот хищной птицы.
— Скоро ли вырастет та осина, на которой всех вас повесят, — говорил про себя Мамин. Перо его быстро скользило по листкам записной книжки.
Он послал в столичную прессу два отчета о съезде, но ни один из них не был напечатан.
4— Поздравляйте, получил письмо от дедушки Евграфыча… От самого Салтыкова! — с торжеством объявил Дмитрий Наркисович матери и брату Николаю (Владимир уже учился в университете).
А в письме сообщалось, что очерк «Золотуха» охотно принят в «Отечественные записки», что автор получит повышенный гонорар. Через три месяца Щедрин запрашивал:
«Ежели у вас есть что-нибудь готовое, то вы весьма обяжете, прислав ваше новое произведение в редакцию «Отечественных записок».
Дмитрий Наркисович выслал очерк «Бойцы», а вскоре первую часть романа «Горное гнездо». Салтыков-Щедрин отвечал, что ему весьма понравилась эта первая часть. В постскриптуме он запрашивал curriculum vitae. «Горное гнездо» было также принято.
Наконец-то они поняли друг друга. То, о чем писал Мамин, отвечало требованиям революционно-демократического журнала. Общественные проблемы лежали в основе нового романа: об истинном смысле реформы 1861 года, об отношениях труда и капитала, о судьбах рабочего населения уральских горных заводов. Роман звал на помощь народу. Роман гневно обличал хищников «горного гнезда».
Мария Якимовна сообщала богатые сведения из жизни управления горнозаводского Тагильского округа. Интриги при дворе начальника горного правления Грамматчикова, быт и нравы заводской администрации были ей хорошо известны.
Но вначале роман вращался в сфере узкого интеллигентского кружка и был семейным романом. Назывался он «Омут». Но глаз автора становился социально более зорким. Его не удовлетворяли рамки частной жизни, и роман вышел на передовые позиции общественной борьбы — он стал романом социальной сатиры.
Память сохранила впечатления о встрече Демидова в Висиме: одутловатое, с безразличным взглядом лицо барина, короткая шотландская юбочка. Инженеры, правящая каста — тоже знакомые фигуры, хоть с натуры пиши. А эти охотники до чужого добра с иностранными фамилиями? О, давно они протягивают руки к богатствам Урала. Или многочисленные представители иностранных фирм? Юркие коммивояжеры, газетчики. Они вынюхивают, где будут проложены новые железнодорожные линии, где открыты новые рудные месторождения. Интеллигенция заводская — любители поболтать за рюмкой водки о падении нравов, о всесилии «золотого тельца». «Ученый генерал» Добровольский, ссылаясь на Кэри и Мальтуса, обосновывает необходимость сохранения status quo: «Лучше заводам — лучше заводовладельцу и рабочим». А на мосту рядом с заводоуправлением сидит рабочий с выжженными порохом глазами. «Уставная грамота» составлена крепостными крючкотворами в том смысле, что заводским мастеровым земельный надел не нужен, даже вреден. Но мастеровые надеются, что «вот приедет барин — барин все рассудит». Барин приехал, отведал гастрономических яств, поволочился за хорошенькой девушкой и уехал. И получилось точно по Некрасову. Рабочую плату урезали, а гора Благодать, обложенная двумя рублями семнадцатью копейками земских налогов, была совсем освобождена от обложения. Хищники горного гнезда могли торжествовать победу.
